Изобретателями юмористического рисунка “без слов” были французские карикатуристы. Еще в тридцатые годы они рисовали кентавра на велосипеде- тандеме или изображали сцены, подобные той, в которой некий бедолага готовится не только пустить пулю себе в висок, но и “остановить” это жуткое мгновение с помощью “лейки”. И все же подлинным “отцом” современного графического юмора считается Сол Стейнберг, румынский архитектор, который во время второй мировой войны, спасаясь от фашизма, эмигрировал в Америку с помощью собственноручно подделанного паспорта.

Недавняя кончина Сола Стейнберга в возрасте 84 лет осталась незамеченной российскими СМИ, и это в то время, когда многие из них с азартом подводят итоги века, инвентаризируя события и людей, определивших лицо столетия. А между тем сегодня можно не сомневаться, что место Стейнберга – среди крупнейших художников эпохи.

Стейнберг перевернул представления о жанре. Карикатура под его пером трансформировалась в универсальное искусство, где слово претворилось в линию, парадокс стал мерой всех вещей, юмор лишился невинности, а сатира избавилась от тупости. Сам художник перестал быть иллюстратором чужих идей – теперь он изобретатель, выдумщик пороха, полноценный автор, которому есть что сказать, есть чем удивить, позабавить и вызвать на размышления. Быть может, впервые в истории карикатурист приобрел статус свободного художника, ангажированного собственной субъективностью, индивидуальным чувством социального, а не какой- либо партией или другой, сколь угодно прогрессивной, силой.

Юмор без слов оказался заразительным занятием, как игра в некий философский кубик Рубика, где правильное решение задачи исключает совпадение с ответом любых авторитетных инстанций. Поэтому неудивительно, что к нам, на родину самых авторитетных инстанций, рисованный юмор проник через примерно три десятилетия, когда множество последователей Стейнберга и французов Шаваля, Боска, Мориса Анри, Сине, Андре Франсуа повсюду в мире без устали творили каждый свой мир обаятельных графических уродцев.

* * *

Первыми у нас в середине 60-х были Олег Теслер и Андрей Некрасов. К концу десятилетия появились “Чудаки” в “Литературной газете” Владимир Иванов, Вагрич Бахчанян, Игорь Макаров, Виталий Песков, Сергей Тюнин, Михаил Златковский, Валентин Розанцев. За пределами группы можно назвать Вадима Коноплянского и глубоко андерграундного Вячеслава Сысоева, задолго до парадоксалистов перестройки изобразившего СССР как Верхнюю Вольту с ракетами, за что впоследствии поплатился обвинением в порнографии и отсидкой.

Совершенно естественным поэтому было то, что с наступлением перестройки карикатуристы рассчитывали на легализацию своего статуса. Но не тут-то было – попытки стать пророками перестройки в своем отечестве оказались тщетными. И это было их очередным историческим разочарованием. Впрочем, не было недостатка в парадных подборках избранного того или иного художника с портретом и рассказом о былых притеснениях. Но актуальный рисунок на злобу дня увязал в кабинетах самых передовых редакторов, отговаривавшихся по принципу: “сегодня еще не время”, а назавтра – мол, “поезд ушел”.

Система не может производить яд для собственного употребления, а иного понимания смеха ей не дано. Перестройка показала, что свободный смех несовместим с социализмом как с привычным, так и с человеческим лицом. На этом, собственно, завершилась история советской карикатуры и продолжилась уже как российская в новых исторических условиях.

Если не считать короткого периода популярности “Чудаков” в конце 60-х – начале 70-х годов, современный юмористический рисунок так и не стал сколь-нибудь значимой частью национальной культуры. Полуподпольное существование, по всей видимости, не единственная причина. Доморощенной рок-музыке, например, которая как была, так и осталась местным явлением, эта социальная злокозненность ничуть не повредила, только прибавила очков. Все потому, что опиралась на плечи гигантов, известных всем и всякому, искренне радовавшихся появлению своих, да хоть петшопбойсиков. Что касается карикатуры, то культа “щекочущей линии” у нас отродясь не было. Имя Сола Стейнберга немногое говорит нашей образованной публике, совсем ничего – имена Рональда Сирла, Ганса-Георга Рауха, Ролана Топора и массы других, частью поименованных выше. Вся мировая карикатура представлена у нас общедоступными и непритязательными Жаном Эффелем и Херлуфом Бидструпом.

Зато наша образованная публика хорошо была знакома с сатирой, помешанной на перевоспитании граждан в строителей коммунизма вплоть до реинкарнации с помощью компетентных органов, и убогими воскресными “Улыбками художника”, которыми баловали трудящихся советские газеты. Эти вездесущие артефакты сатиры и юмора хочешь – не хочешь формировали представление о жанре вообще. Не очень лестное, разумеется. Тень этого пренебрежения так или иначе задевает карикатуру новой волны, поэтому, быть может, до сих пор не было попыток собрать, издать, изучить наследие, которое, как редко какое, отмечено внутренней свободой, умом и творческой интенсивностью.

* * *

Когда развеялись дымы перестройки, обнаружилось, что ряды карикатуристов поредели: кто-то эмигрировал, кто-то забросил юмор за невостребованностью, некоторые ушли из жизни (Олег Теслер, Василий Дубов), часть художников, вытесненных из столичной прессы, оказались в региональной изоляции, как, например, один из лучших карикатуристов страны петербуржец Виктор Богорад.

Тем не менее наметились и положительные сдвиги. Началась перестройка взаимоотношений карикатуристов и прессы. Не знавших слов любви зачисляли в штат на совершенно новых условиях, как полноценного творческого сотрудника, поле приложения сил которых – не уголок юмора, как мы привыкли, а вся газета. Рисунки, комментирующие события, факты и аргументы, сами являющиеся аргументами, теперь помещаются на любой полосе, начиная, и даже преимущественно, с первой.

Первыми завели собственных карикатуристов “Независимая газета” (Вадим Мисюк) и “Коммерсантъ” (сперва Владимир Шахгелдян, потом Андрей Бильжо), далее “Сегодня” (Темур Козаев, впоследствии работавший в недолго существовавшем “Русском телеграфе”, а ныне – в “Версиях”), “Московский комсомолец” (юморной и прикольный Алексей Меринов), “Комсомольская правда” (Виктор Балабас), журнал “Эксперт” (Леонид Тишков с замысловатой и бесконечной серией из жизни водолазов), “Новые известия” (цветные дружеские шаржи политиков Константина Куксо), петербургская “Смена” (Виктор Богорад) и т.д.

Наиболее прочный альянс карикатуристов и газеты сложился в “Коммерсанте” с первых дней его существования. В разные годы на его страницах появляются рисунки Владимира Данилова, Михаила Златковского, Игоря Верченко, Владимира Морозова, Сергея Тюнина, но графическим лицом издания уже много лет является Андрей Бильжо. Характерный плоский рисунок, где фигурки сгибаются так, как складывают глаженую рубашку. Его постоянный персонаж Петрович живет на общей с вписанными от руки репликами поверхности, как некий словесный фантом. Как раз прием Бильжо и заключается в игре с идиомами: если курице холодно, то она покрывается гусиной кожей; если биться до последнего патрона, то это значит – до последнего начальника; если замочить майку в тазу, то это, разумеется, значит – зарезать Майку с заглавной буквы, любимую дочурку с косичками, и т.д. и т.п.

Совсем как у безумного короля Георга III в недавно показанном по ТВ фильме: “Я плетусь в хвосте своих идиом. Я слышу слова. Я должен освободиться от этих слов”.

“Коммерсантъ”, когда-то избравший своими главными героями кооперативщиков, в одночасье превратившихся в олигархов и в другое одночасье разорившихся, подобно советским диссидентам, без видимой надежды на успех, требующий от своих реальных персонажей действовать согласно законам ими самими над собой установленным, так вот, эта газета, конечно же, нуждается в иронической отдушине, которую собой воплощает квазинародный Петрович, у которого слово никогда не расходится с делом.

Темур Козаев, как и Бильжо, играет, но не словами, а образами, вернее, их формами, строит изощренные изобразительные метафоры, казалось бы, неуместные на газетной странице. Но как раз в высоколобых “Сегодня” и “Русский телеграф”, где он работал, эти красноречивые ребусы не кажутся чужеродными.

Прямая противоположность Козаеву Алексей Меринов в “Московском комсомольце” – рубаха-парень, свой в доску, кумир многочисленных простоватых читателей-почитателей, старающийся говорить на их языке с любовью. Однако успех. Характерные черные силуэтные фигурки, и вообще – какая-то нескончаемая ночь. Продукция обильна, так что автор успевает откликнуться на все и вся вокруг. Кроме читателей, любит некоторых политиков и всячески их защищает от врагов. При этом с некоей заемной простоватостью полагает, что его любимые читатели все как один любят его любимых политиков. А как же иначе? Иначе юмора не получится: смех – он всегда на стороне народа.

Пробным камнем для свободного смеха всегда являлся смех над сильными, то есть политическая сатира. Это такая проверка на вшивость. Когда-то, в советской еще древности, был опубликован в “Крокодиле” первый и последний антисталинистский рисунок пера Ивана Семенова. Было это лет через десять после смерти вождя. Суть его уже не помню, но помню, что был нарисован сталинист, а сам Сталин не был нарисован, в рисунок был вклеен фрагмент его фото – только ноги в сапогах. Значит, вождь уже десять лет как в могиле, разоблачен и как будто проклят, и вот тебе на, не то что нарисовать, но и во весь рост фотографию напечатать не позволили в нечистом месте. Так сказать, сатира не выше сапога. Но как люди радовались, сейчас трудно даже представить, ходили с журналом в кармане и со значением показывали друзьям.

Нынче по необъяснимой прихоти Президент терпит любые насмешки, только ленивый не вытер о него ноги – и хоть бы волос с кого упал. Казалось бы, свобода слова запредельная. Но это только на высшем уровне. Ниже, в мире ангажированной владельцами и политическими спонсорами прессе, как раз царит сатира не выше сапога. Совершенно невозможно представить себе, чтобы в “Независимой газете” или “Новых Известиях”, а теперь и в “Ъ” язвили бы по адресу Березовского и его политических фаворитов, в “МК” смеялись бы над Лужковым. И наоборот – не костерили, за дело или нет, противника. Конечно, мы все понимаем, но не лучше было бы вообще отказаться от политической карикатуры, чтобы не позориться. А то ведь даже ручные королевские шуты, как известно из истории, нередко дерзили своим властелинам, хорошо понимая, как это опасно. Потому что шутка за пазуху не лезет. Если это, конечно, настоящая шутка.