
Гофмейстер Адольф
Прага, Чехия
Карикатурист
Адольф Гофмейстер был одним из самых активных деятелей чешской культурной и общественной жизни, воспоминания о которым можно найти в мемуарах российских, американских и французских деятелей культуры (в Москве он часто бывал у Владимира Сидура).
«Он был типичным пражским парижанином и был самым аутентичным жителем Праги в Париже» – так написал об Адольфе Гофмейстере Луи Арагон в 1960-м году в газете «Lettres françaises».
Жил Адольф Гофмейстер с 1902 по 1973 год, а работы, представленные на выставке в «Минотавре» относятся к периоду с 1926 года по 1973 год – практически ко всему «взрослому» периоду жизни этого блестящего человека, вечного странника, путешествовавшего всю жизнь. В Париж он попал в начале 20-х годов – бурных, голодных и веселых. Перезнакомился со всеми тогдашними и будущими знаменитостями от культуры, обитавшими в Париже, в том числе с Мэном Рэем, Жаном Кокто, Самуэлем Беккетом, Сальвадором Дали, Джеймсом Джойсом и другими. Каждая новая встреча, каждая посиделка в кафе для Гофмейстера означили не только разговоры, но и рисунки. Он беспрерывно делал карандашные наброски – рисовал портреты всех своих знакомых и собеседников.
Первую выставку портретов и коллажей Гофмейстер устроил в Париже в 1928 году. И поскольку всем приятно увидеть собственное изображение в рамке на стене, да еще в соседстве с другими известными личностями, то выставка тут же породила множество положительных откликов, а Гофмейстер, и так бывший парижской достопримечательностью, стал еще и парижской знаменитостью, что только укрепило его славу и как классического автора беллетризированных репортажей, и как журналиста и иллюстратора, живописателя атмосферы парижских кафе, человека искусства, сумевшего передать в своих произведениях дух Праги и Парижа.
А еще он был тонким психологом и физиономистом, и потому его карикатуры и портреты славились точностью и выразительностью. А чувство юмора и ирония помогали ему точно выразить свои мысли и вписаться в характерное для того времени течение модернизма. И именно потому его рисунки считаются историческими документами 1920-30-х годов.
Но карикатур и портретов Гофмейстеру было мало. Его творчество было настолько многообразно, что с другой стороны он примыкал к течению сюрреалистов, участвуя в общих выставках с Дали, Миро, Джакометти, Клее и Арпом. Но после экономического кризиса 1929 года и прихода к власти в Германии социал-демократов характер его работ изменился.
В 1934 году он организовал в Праге «Международную выставку карикатур и юмора» с ярко выраженной антифашисткой подоплекой. Эта выставка вызвала дипломатический скандал и полицейское расследование. Сам Гофмейстер подвергся преследованием за свою антифашистскую деятельность, искал убежища во Франции, но, несмотря на то, что его въездная виза была абсолютно законна, был задержан, арестован и провел несколько месяцев в тюрьмах и лагерях во Франции и Марокко, но смог выскользнуть и добраться до США, где он работал на радио и рисовал политические карикатуры для ежедневных газет. В США Гофмейстер снова преуспел настолько, что Музей современного искусства в Нью-Йорке организовал выставку его политической карикатуры, отдав тем самым дань уважения его творчеству, к карикатурам, ставшим вехами жанра.
И снова повороты судьбы: в конце Второй Мировой войны Гофмейстер был уже представителем Чехословакии в ЮНЕСКО и послом Чехословакии во Франции. В Прагу он вернулся в 1951 году, получил звание профессора и выпустил в свет антологию «100 лет чешской карикатуры» и сборники рассказов с собственными иллюстрациями о собственных же скитаниях по миру.
При всем этом он не забывал рисовать – рисовал портреты, делал коллажи: постаревший Маркс Эрнст, окруженный аллегориями своих же мечтаний; Кокто в мантии академика, Дали, Пикассо, Джеймс Джойс и новые лица: Сартр, Леже, Вацлав Гавель, Бунюэль, Раухвергер и другие. «Во множестве линий глаз заблудится. Чем меньше, тем лучше. Тем вернее» – говорил Гофмейстер.
До конца 1960-х годов Гофмейстер был председателем союза художников Чехии, но был вынужден покинуть этот пост – и в качестве протеста против вторжения советских войск в Чехословакию и из-за проблем со здоровьем. Понимая, что его время уходит, в начале 70-х годов он сделал около 70 коллажей на тему будущего человечества и Земного шара и за месяц до смерти – в июне 1973 года – успел показать их на небольшой выставке для своих друзей.
Одна из его книг – «Иду по земле» (сборник репортажей, очерков, эссе, воспоминаний , отражавших более чем тридцатилетний творческий путь Гофмейстера. Помимо текста, книга содержит огромное количество шаржей, карикатур и зарисовок автора) – была издана в 1964 год в переводе на русский и стала с тех пор букинистической редкостью.
Кстати, Адольф Гофмейстер оставил о себе память и в самом центре Праги: знаменитую гостиницу «Гофмейстер», проект которой придумал именно он сам, а построил гостиницу его сын Мартин, создав при гостинице галерею с карикатурами и картинами отца.
Вот еще несколько фактов о Гофмейстере: он создал известные иллюстрации-коллажи к роману Жюля Верна “Вокруг света за 80 дней”. Он же является автором либретто к детской чешской опере «Шмель» («Brundibar») – эта опера исполнялась детьми в “образцовом” Терезиенштадте, оказавшимся транзитной станцией на пути в лагеря уничтожения.
Он посетил в 1936 году мультипликационную студию Диснея и написал об этом чудесный рассказ. Он встречался с Маяковским и сохранилась запись их бесед.
Первой самостоятельная выставка в СССР — это для меня своего рода экзамен: какую оценку получит все то, что я создал за сорок лет своей литературной и художественной деятельности в глазах обыкновенного зрителя и критической общественности Советского Союза, а также в глазах моих многочисленных советских друзей и знакомых.
В Советский Союз я приезжал, пожалуй, более двадцати раз и видел рост СССР от первой пятилетки (1930 год) до нынешнего лета, когда я присутствовал в качестве делегата от Чехословакии на Всемирном конгрессе за всеобщее разоружение. Входил я и в состав делегации чехословацких писателей на Первом съезде советских писателей в Москве в 1934 году. На выставках чехословацкого искусства в Москве экспонировались и мои карикатуры. Здесь же увидели свет три книги: альбом рисунков «Шаржи» («Крокодил», 1935 год), «Кто не верит — пусть проверит» (Детгиз, 1959 год) и «Вид с пирамид» (Издательство восточной литературы Академии наук, 1961 год). Сборник избранных произведений моих литературных трудов и иллюстраций находится в настоящее время в печати. Мои рисунки неоднократно появлялись в советских журналах и газетах. И полюбил советскую действительность.
Рисую я с самого детства, но никогда и ни у кого не учился рисованию. Окончил среднюю школу в Праге, где родился 60 лет назад. И Карловом, университете в Праге в 1925 году получил звание доктора прав, но наряду с этим в 1927 году была устроена моя первая выставка visages.
Мне кажется, что здесь следует объяснить, почему эти свои рисунки отдельных лиц я называю visages.
Visages – это для меня карандашные портреты людей, с которыми я встречался, которых я видел, чьи произведения мне знакомы. Это не портреты, но и не карикатуры в полном смысле слова. Я люблю людей не только за их великие и заслуживающие признания дела, но и больше за их человеческие слабости. И я всегда стремился передать мельчайшими штрихами, но как можно выразительнее, их характер. Я старался их внутренний и внешний облик сократить до стенографического знака их сложной личности, чтобы они стали также понятны и читаемы, как буква.
Так возникла рукопись моих visages — кривые и штрихи, чуть иронические и чуть поэтичные, ибо я всегда смотрел на них с улыбкой. Сейчас, спустя много лет, этих рукописей уже более тысячи, и все они, вместе взятые, представляют собой культурную хронику первой половины нашего века.
Когда началась Великая Октябрьская социалистическая революция, я учился в средней школе. Был еще подростком. Moи первые стихи были революционными стихами. В 1020 году мы организовали первое художественное общество «Девьетсил>> (название цветка). Я познакомился с творчеством Маяковского, Антонова-Овсеенко, Эренбурьа. И я учился у них В этот период мои карикатуры были поставлены на службу отечественной и международной антифашистской борьбе. И по мере роста в Европе фашизма и угрозы войны мои рисунки приобретали все более политический характер. И мои visages по выбору и способу выражения становились политическим, рисунком. Я был на волосок от гестапо. Провел пять лет в политической эмиграции. Порою это было нелегко, и тем не менее я написал об этом довольно забавную книжку «Турист поневоле». Очевидно, потому, что я был неисправимым оптимистом и твердо верил, что идеи прогресса и мира непобедимы. Эта книга вышла впервые во время войны в Нью-Йорке, где я работал четыре года. Я узнал Америку.
У меня вообще отроду была невыразимая жажда и потребность узнавать людей и узнавать мир. Я много путешествовал и писал об увиденном. Но так как я был не только писателем, но вдобавок и художником, то иллюстрировал свои книги сам. Это было настоящее сотрудничество писателя со споим иллюстратором, То, что не удавалось одному выразить словами, пытался дополнить рисунком другой.
Для каждой страны я искал новую, наиболее подходящую для нее форму рисунка. Для, США иную, чем дли Франции, для Египта иную, чем для Китая, для Японии иную, чем для Кавказа.
И в каждой работе я старался не нарушать связей с революционной молодостью нашего поколения и, используя его завоевания, в то же время идти да.лЬше. Это было особенно трудно а годы непонимания, когда такая преемственность не приветствовалась критикой, но я надеюсь, что моя выставка докажет, что я остался верен своей первой любви, которая в годы нашей молодости звалась «Современное искусство, и что при этом я не изменил своим политическим убеждениям.
У Праги были очень большие и смелые художественные традиции. И я в меру своих скромных сил помогал их развитию. Я считал делом своей чести пронести их сквозь многие годы перемен вплоть до сегодняшнего дня, который открыт для обмена взглядами. И время все больше доказывает, что я был прав.
Я все яснее осознаю, что в эпоху, когда дороги спутников описывают кривые головокружительной точности, в эпоху, когда обтекаемая форма определяется отношением материи к скорости, когда время меняет возраст в ракете, нельзя рисовать по инерции, как вчера, как пятьдесят или сто лет назад. Наш дух стал тоже стремительнее, и наше воображение безгранично. Нам не позволено недооценивать фантазию современного человека, который уже смотрит в будущее. Такой реализм этого космического века. К нам, творческим работникам, он предъявляет весьма строгuе требования. Мы знаем, что когда-нибудь в истории искусства нам придется держать ответ перед прогрессом: достаточно ли современной была наша морфология и действительно ли содержание наших произведений взято из жизни людей, живущих на свете, когда в одной стране уже приступили к строительству мировой системы столь современной, как коммунизм.
Неплохо бы было пожелать, чтобы мы относились к искусству с тем же доверием, которое оказываем творческой науке. Мне, как художнику, приходилось нередко экспериментировать, чтобы путем вечно изменяющегося новаторства идти в ногу со временем, ибо для художника не существует удобных путей к цели.
Поэтому меня vскренне волнует, чтобы моя выставка достойно выдержала экзамен в столице, где выставки посещают и поэты, и рабочие, и космонавты.
Мой путь в Москву Выл долог. Я выставлял картины неоднократно в Праге, Париже (последний раз в Maison de la pensé française). в Пью-Йорке (в Museum of Modern Art), в Лондоне u Пекине. Высшей точкой моего путешествия по свету стала Москва, но на этом оно не завершается. У меня еще очень много планов на ближайшее будущее и я не собираюсь сложить свое творческое оружие.
Я искренне рад, что Союз советских художников пригласил меня на выставку. Это для меня большая честь и признание, но главное — возможность представиться общественности Москвы, которую я так люблю.
Адольф Гофмейстер
Я пишу несколько строк о выставке большого мастера. открывающейся в крупнейшем центре искусства и культуры—в Москве. Впервые в жизни я пишу такую статью. Это само по себе очень трудно.
Кроме того, большой художник Адольф Гофмейстер — это человек, дружбой с которым я горжусь. Тепло этой дружбы облегчило бы мне задачу, если бы я писал статью о дружбе. Между тем, я должен писать, стараясь забыть об этой дружбе, пытаясь освободиться от ее влияния. Это — вторая трудность. Третья трудность: как назвать жанр искусства мастера, чьи творения мы смотрим на его выставке в Москве? Кто такой Гофмейстер? Карикатурист? Портретист? Поэт? Публицист, создающий путевые записки, одни прекраснее других? Я мог бы еще сказать, например, что он был послом а Париже, притом таким послом, о котором спустя столько лет с любовью и уважением вспоминают и этом огромном, прекрасном, суетливом городе, в его самых светлых, самых чистых кругах. Велика его роль во всемирном движении за мир, но самое важное, на мой взгляд, его качество: он настоящий коммунист. Гофмейстер — человек высокой культуры. Но если выставка ничего не скажет вам о нем как о дипломате, то она расскажет, какой он карикатурист, портретист, поэт, публицист. Вот почему я затрудняюсь определить как же назвать эту его выставку. Приведу несколько строк из каталога выставки Гофмейстера, открывшейся в Праге: …Выставка Адольфа Гофмейстера – действительно новое веяние. В связи с этой выставкой мы читали и еще прочтем множество заметок о творчестве этого мастера. Было перечислено множество его качеств и ещё будут перечислены: лаконичность его линий, безграничность его фантазии, его находок, прозрачность идеи и смысла его рисунка, давнишние передовые политические убеждения художника и т.п. и т.д. … Но, помимо всего этого есть один момент, который считается наиболее важным. Это его место в современной чешской пластической культуре и в современном искусстве вообще…». Крупнейший чилийский поэт Пабло Неруда писал в 1949 году: «Я хочу приветствовать Гофмейстера, этого большого просвещенного европейца. Неизменяющимися линиями он рисует изменения в мире».
Вырезками из грузинских и русских газет Гофмейстер создал картины Абхазии, Сочи, Гагры, которые были опубликованы и парижской газете «Леттр франсез». Известный французский поэт Луи Арагон напечатал в той же газете статью об этих работах художника. Приведу из нее несколько строк: «Некоторые станут пожимать плечами, скажут, что это жонглерство, что они не могут быть выставлены в 15 музеях. Я не стану с ними спорить об этом… Эти наклейки есть сегодня новое проявление свободы артиста. Среди событий и трагедий эпохи, причем смешиваясь с ними, как Гофмейстер, редко кто смог сохранить эту свободу».
Последняя выставка Гофмейстера в Париже была организована в 1961 году. Судя по каталогу, изданному в связи с этой выставкой, еще в 1928 и 1938 годах в том же Париже выставки художника привлекали к себе восторженную публику.
Я назову несколько имен друзей Гофмейстера, чьи портреты (большинство из которых нельзя назвать карикатурой, они даже нечто больше, чем портрет) он рисовал. Это, по-моему, наиболее верный способ охарактеризовать его окружение. Маяковский, Пикассо, Эренбург, Незвал, Жак Превер, Фернан Леже, Эйзенштейн, Демьян Бедный, Арагон, Альберто Моравиа, Луначарский…
В одной из своих статей Гофмейстер так разъясняет свое понимание искусства портрета: <Я думаю, ЧТО художник должен очень близко знать свою модель. Я знаю большинство людей, чьи портреты я писал. Я с ними разговаривал, я знаком с их творениями… Портреты некоторых из них я писал неоднократно. Я делаю заметки: каковы очертания их ушей, носов, какова их натура, какие у них слабости или какими выдающимися качествами они отличаются от других людей. Придя домой, я заглядываю и свои заметки и, основываясь на них, начинаю перегонять в колбах сходство моделей. Перегонять в колбах, процеживать. Вот мой идеал. Это мой протест против артистического суеверия натурализма и антинатурализма, против их косвенных последствий».
Портреты художника, дерзнувшего выступить и против натурализма и против антинатурализма, мы, естественно, не рассматриваем как обыкновенную карикатуру или обыкновенный портрет.
Художник перегоняет и процеживает через колбу не только носы, глаза и уши людей, чьи портреты он пишет, но и их натуру, их внутренний мир. Предельно лаконично, подчеркивая наиболее важные и устойчивые элементы, он заново создает своих героев. Поэтому, когда мы смотрим на портреты, например, Незвала, или Маяковского, или Пикассо, написанные Гофмейстером, мы как бы встречаемся со своими старыми друзьями, которых мы знаем давно и очень близко, чьи произведения или статьи о них мы читали неоднократно. От всех этих портретов — за исключением изображений людей, которых художник считает врагами, — веет ароматом поэзии. Гофмейстер как бы рассказывает нам о них стихами. Собственно, этот элемент поэзии есть одна из важнейших особенностей мастерства художника. Лирическая поэзия, тонкая поэзия, смешанная с юмором. Мы встречаемся с этой поэзией, смешанной со здоровым юмором, не только в его портретах, но и в его пейзажах. Взгляните на пейзажи Сочи, Гагры, Абхазии, сделанные из газетных вырезок и шрифтов. Или посмотрите на рисунки к романам Жюля Верна. В них вы найдете ту же чистую глубокую поэзию с юмором. Гофмейстер — один из самых оптимистических художников, которых я знаю, один из тех, кто больше всего на свете любит людей, природу, жизнь. Как сказал Мирослав Ламач: «Вещи, которые следовало бы вообще выбросить в корзину для бумаг, в руках Адольфа Гофмейстера оживают, наполняются жизнью. Ножницы, клей, две-три линии пером – и мы на морском берегу, кругом солнечно, солнце сверкает на волнах».
Гофмейстер приступил к созданию своего волшебного искусства в 1920-х годах. Он сделал натюрморты, пейзажи, омытые радостной поэзией. Потом стал писать портреты. Во всех этих работах мы видим торжество современного юмора. Раньше юмор, юмористический рисунок были связаны с сюжетом рисунка, с подписью под ник, с анекдотом. В современном же юморе комичен сам рисунок. Например, с помощью современного понимания юмора можно нарисовать смешное яблоко. Современный юмористический рисунок может быть сделан художником, который не копирует природу, а, вдохновляясь ей, взирает вокруг глазами юмора. Произведения Гофмейстера — прекрасные образцы этого современного юмора. Гофмейстер стоит в первых рядах передовых, оптимистических, поэтических юмористов двадцатого века.
Я уверен, что москвичи с большим вниманием и любовью встретит выставку Адольфа Гофмейстера, который является революционером не только в политике, по и в искусстве, и не только в масштабах Чехословакии, но и в мировом масштабе. Моему другу, моему большому другу, большому художнику и прекрасному коммунисту, то есть прекрасному человеку, я желаю успеха в городе городов Москве.
Назым Хикмет
ОТКРЫТИЯ С ПОМОЩЬЮ СМЕХА
На вернисаже люди смеялись; этомy нe мешало то, что зал был набит до отказа, как трамвай в часы пик. Адольф Гофмейътер рассказывал о своем творчестве и об искусстве вообще. И, несмотря на это, люди смеялись! Они смеялись, просматривая демонстрирующиеся на выставке рисунки. Ту же реакцию вызывали рисунки у посетителей, приходивших на выставку в последующие дни. Выставка Адольфа Гофмейстера — поистине струя свежего воздуха. По случаю открытия выставки мы уже читали и нам еще доведется читать немало эпитетов, посвященных работам этого художника: о скупости и чистоте его линии, о бесконечной изобретательности его фантазии, о яркой содержательности и тематичности его рисунков, о традиционной прогрессивной политической позиции художника и т. д. и т. п. Но это не все, ЧТО-ТО еще ускользнуло от нашего внимания! Мы до сих пор не задумались над тем, какое место он занимает а современном чешском изобразительном искусстве и современном искусство вообще.
На протяжении веков картины создавались и воспринимались С серьезным лицом. Особенно в прошлом веке эта респектабельность достигла предела. Зато сегодня у нас вызывает смех историческая живопись того времени, трогательные жанры, в которых находили свое отражение возвышенные эмоции обывателя (в этой непроизвольной смехотворности конца XIX века есть много такого, что привлекает Гофмейстера и чем он пользуется в качестве контраста, чтобы подчеркнуть ясную, скупую линию современности). Двадцатый век начинался так же серьезно, НО уже к концу первой мировой войны респектабельность полностью забывается. Дадаисты вышутили всё и всех. С того времени хороший юмор, веселая шутка, усмешка, ирония, комичное и смех завоевали в живописи прочное место. Как ни странно, но наш народ, настолько изощренный в юморе, не сразу откликнулся на новое веяние. Только в двадцатых годах у нас начинает прививаться юмор (Котик, Вашман, Муэика, Пельц и другие). Здесь берет свое начало и остроумие Адольфа Гофмейстера. В своих натюрмортах и пейзажах он создавал тогда веселую поэтичность, помня при этом таможенника Руссо, но все еще с относительно серьезным лицом. Затем он переходит к рисункам. Мы хорошо ПОМНИМ целую галерею портретов, написанных в конце двадцатых и в тридцатых годах, его политические рисунки, рисунки, традицию которых он продолжает сегодня. Все это — результат современного метода восприятия мира, проникновения в него, его формирование с позиции шутки и иронии.
В чем, собственно, сущность современной шутки и иронии? Раньше шутка и ирония в изобразительном искусстве были основаны на ситуационном юморе, античный живописец-озорник, средневековый кропотливый создатель веселых картинок, добродушный голландец переносили на картину то, что было смешного в их жизни. Своей КИСТЬЮ ОНИ рассказывали какую-нибудь ИСТОРИЮ или вписывали явление; шутка и ирония лежали за пределами самого центре Изобразительного творчества. В современном искусство дело обстоит иначе. Миро — самый веселый художник, но попытайтесь описать действие одной его смешной картины или хотя бы одну его смешную фигуру, и вы не сможете этого сделать. Современная шутка и ирония проникли в само явление, они пропитали и преобразовали его. Можно передать на картине смешные кувшины и яблоки, как у Пикассо, смешные горы и цветы, как у Дюбюффе. Смешные механизмы, как у Леже, Ирония и шутка — один из способов ВОСПРИЯТИЯ действительности и жизни, выраженных, а не описанных. У С. Штейнберга есть своя смешная и трагическая линии.
Следующая решающая черта: шутка и ирония слились с поэзией и всецело захватили живопись. Шутка и ирония слились с фантазией и образностью. ОНИ начали рождаться из случайных встреч, ИЗ абсурдности ассоциаций. По своему творчеству тридцатых годов Гофмейстер принадлежит к наиболее типичным представителям того времени в области веселой поэтичности, выраженной средствами изобразительного искусства.
Гофмейстер никогда не был художником от случая к случаю. Как он сам сказал на вернисаже, он не строчит газетные статьи, а пытается нарисовать стихи и считает, что иногда ему удается найти правильную рифму. Разумеется, это сказано слишком скромно, ему удается писать целые поэмы. Они носят самобытный характер, это — произведения изобразительного искусства, воспринимающие мир как симбиоз смешного и поэтичного. Сколько в живописи устаревшего и вместе с тем насколько современны рисунки с подписью Адольфа Гофмейстера! Многие методы отошли в далекое прошлое, а Гофмейстер все еще может отталкиваться в своем творчестве от своего старого толкования! При этом он добивается все новый и новых результатов! Примером может служить цикл его рисунков, названный «Незвалиада». Художник изображал поэта годами, пока не добился Предельно точного и стенографически краткого определения «Незвал». Это определение само по себе является замечательным образцом выразительности образа; за ним скрывается большое мастерство; физиономия была превращена в синтез всех представлений о поэте, во все то, что мы испытывали читая его стихи. Гофмейстер сумел пойти еще дальше. Ему удалось создать образные юмористические и вместе с тем поэтические сцены, в которых кок бы доминирует этот великий человек. Он сумел связать юмор с определенным пафосом, с определенной героикой. Рисунок «Незвал — ангел-хранитель Музы чешской ПОЭЗИИ» Не только шутка, хорошая характеристика и точный прицел, это мир представлений поэта, мир его искрящейся мысли. В том же духе создан цикл о Пикассо и ряд портретов представителей искусства всего мира. В них Гофмейстер углубил метод поисков черт человека нашей эпохи; это звучит довольно скромно, но в действительности означает очень много.
Во всех своих начинаниях Гофмейстер отличается необыкновенным чутьем, позволяющим ему чувствовать пульс времени. Он любит, например, Жюля Верна, но иллюстрируя его книги, необычайно верно постигает наш сегодняшний подход к этим произведениям, слегка иронизирует с позиции людей, которым «ТУ—104» служит нормальным средством транспорта. Вместе с тем, глядя на его иллюстрации, мы нe можем забыть поэзии, остроумия и пафоса Жюля Верна, которые сделали писателя бессмертным. Только так можно было создать современные иллюстрации к старому Жюлю Верну, которые мы рассматриваем с таким же трогательным чувством, С каким читаем о приключениях героев его романов. Гофмейстер нашел правильный подход: реквизиты прошлого оживлены и связаны с духом современности гофмейстеровским распределением плоскостей и планов, острой строчкой его линии, а над всем этим простирается голубое небо юмора. Совершенно иначе сумел Гофмейстер использовать подобную технику, в частности в иллюстрациях к произведениям Маяковского. Здесь коллаж потерял привкус иронии, показывая ритм дыхания гиганта советской поэзии.
Короче говоря, в руках Адольфа Гофмейстера оживают предметы, судьба которых заканчивается, как правило, в корзине для бумаг: он вдохнул в них новую жизнь. Ножницы, клей и несколько штрихов тушью – и мы на берегу моря; атмосфера насыщена сиянием, солнечные блики играют на волне. Название этих картин очень скромное! «Типографские пейзажи с Кавказа и Сицилии», на них веселые дома, крыши, бешенки, лодки и облака. Классический пример одушевленной природы. Только человек может сделать природу, вещи и, в конце концов, действие юмористическими. Юмор и ирония – это из выразительных сопроводительных явлений одушевления мира. Смех роднит и приближает самое отдаленное. Именно в этом самый глубокий идейный смысл творчества Гофмейстера.
Мирослав Ламач.
Он удивительно талантливый человек.
Адольф Гофмейстер не только писатель и журналист, пишущий очерки и фельетоны для газет и журналов, — он еще и художник-карикатурист, рисующий острые, смешные карикатуры и шаржи, а также занимательные иллюстрации к своим книгам. Он еще и поэт, пишущий стихи; он и драматург, сочиняющий пьесы. Он историк и дипломат, критик и искусствовед, написавший большой и серьезный труд «Сто лет чешской карикатуры».
Но и это не все. Адольф Гофмейстер обладает еще одним замечательным и ценнейшим качеством: он неутомимый и страстный путешественник, исколесивший почти весь земной шар.
Надо сказать, что не всегда эти путешествия были для него приятны. Так, в 1939 году, когда немецкие фашисты захватили Чехословакию, Гофмейстеру пришлось покинуть родную страну. У гитлеровцев были с ним особые счеты: ведь он был автором многочисленных карикатур, метко разоблачавших и зло высмеивавших Гитлера со всей его бандой. Карикатуры печатались в издававшемся в Праге сатирическом еженедельнике «Симпликус». И Гофмейстер был редактором этого боевого антифашистского журнала.
Расставшись с родной землей, Гофмейстер много скитался по разным странам, пережил немало лишений и невзгод, в том числе и заключение в концлагере оккупированной гитлеровцами Франции, затем в Марокко и Португалии. Это были тяжелые, трудные времена, но испытания и опасности не сломили духа мужественного писателя-антифашиста, не лишили его бодрости, а еще больше закалили его характер и волю, укрепили веру в победу над врагом, которой он и дождался в 1945 году, когда советские войска освободили Чехословакию.
Вернувшись на родину, Гофмейстер становится активным борцом за новую жизнь в народно-демократической Чехословакии. Перо журналиста и карандаш художника-сатирика помогают ему в этом.
Он много разъезжает в эти годы по белу свету и как корреспондент, и как турист, и как дипломатический работник. Гофмейстер посещает интереснейшие места нашей планеты, видит далекие, незнакомые страны, знакомится с жизнью, трудом и нравами разных народов, изучает их культуру, искусство и историю, искренне разделяет их горести и радости. Как говорит сам Гофмейстер, он «старался вжиться в их быт, ощутить тепло и аромат этих стран».
У Адольфа Гофмейстера есть сын, мальчик, по имени Мартин Давид, или, как ласково называет его отец, Кнопка. (Это прозвище очень не нравится Мартину Давиду.) Отец любит беседовать с сыном и рассказывать о своих путешествиях и приключениях.
Счастливый Кнопка! О чем только не довелось ему услышать и узнать из интересных, занимательных и веселых рассказов своего отца! И о том, как четыре французских мальчика открыли пещеру, на стенах которой оказались картины, нарисованные двадцать пять тысяч лет назад; и о том, как знаменитый детский писатель Жюль Берн в двенадцатилетнем возрасте пытался убежать из дому в Индию на почтовой шхуне «Корали»; и о том, как была придумана игра в шахматы и какую награду потребовал себе изобретатель шахмат — индийский ученый Сисса; и о прославленном художнике Пабло Пикассо, нарисовавшем голубя мира; и о легендарном крейсере «Аврора»; и о том, как отец Кнопки был в гостях у великого писателя Максима Горького; и о героической борьбе Китайской Красной армии; и о римском фонтане с монетами на дне, и о самых больших в мире домах, и о великом итальянском художнике Леонардо да Винчи, и о поездке в пустыню Сахару, и о многом, многом другом…
Видите, ребята, как повезло Кнопке, что его отец увидел и узнал столько интересных вещей, о которых может рассказать своему сыну! Но нельзя ли сделать так, чтобы и другие ребята смогли познакомиться с этими чудесными историями?
Конечно, можно! И вот Адольф Гофмейстер записал все свои беседы с Кнопкой, нарисовал прекрасные иллюстрации — и получилась интересная, увлекательная книжка. Прочитав эту книгу, вы узнаете, ребята, много для себя нового, любопытного и поучительного. Вы поймете, как велик и прекрасен мир, манящий своими неведомыми, таинственными далями, рождающий у человека любовь к путешествиям, стремление к познанию сил и красот природы. Вы узнаете также, как человек изменяет лицо планеты, подчиняя себе природу, для того чтобы она служила на благо человеческому обществу, как много умного, полезного и доброго сделали и продолжают делать на земле простые, обыкновенные люди.
Книга Адольфа Гофмейстера проникнута благородным духом дружбы и солидарности всех народов, она учит любви и уважению к культуре, обычаям и искусству всех наций, независимо от языка, верований и цвета кожи.
Но не случайно Гофмейстер заканчивает свою книгу словами, что как ни хорошо в гостях, а дома лучше, как ни прекрасен мир, прекраснее и дороже всего для человека Родина.
Но почему книга Гофмейстера носит такое задорное и немного лукавое название: «Кто не верит — пусть проверит»?
Неужели автор и в самом деле опасается, что юные читатели не поверят в правдивость его рассказов?
Я думаю, что это не так. А дело в том, что многим любознательным и пытливым ребятам, наверное, захочется дополнить и «проверить» рассказы Гофмейстера по другим, историческим и географическим, книгам, повествующим о тех же событиях и явлениях. «Проверяя» Гофмейстера, вы прочтете, ребята, еще ряд интересных книг, узнаете немало занимательного и полезного. И вы с еще большим удовольствием будете вспоминать и перечитывать эту книгу, которую написал и нарисовал для вас талантливый, веселый и умный человек, друг нашей страны — Адольф Гофмейстер.
Ребята! Вам, может быть, интересно знать, как выглядит писатель, сочинивший эту книгу? Его портрет здесь не помещен, но скажу вам по секрету: на одной из иллюстраций Адольф Гофмейстер сам себя нарисовал. У него темные волосы и густые усы. В руке — сигара. Изображен он рядом с одним очень старым и очень знаменитым художником.
Сможете ли вы его найти?
Борис Ефимов